Чудо жизни окружающего нас мира является неиссякаемым источником для творчества художника. Цветовые формы живой природы и живые цветовые формы искусства, соединившись, наполняют произведения живописи пластическими свойствами, характерными для самой жизни. Эти мысли возникают, когда знакомишься с работами Михаила Кузнецова, известного художника уфимской школы живописи.
Умиротворяющая тишина, осенний перезвон уходящего жаркого лета, преддверие морозной зимы. Все это передано в одном мгновении, одном всплеске светотеней, воздухом пронизанной гамме цветов, отразившихся на картине Михаила Кузнецова “Прогулка под Уфой”(1973). Мы видим проникновение света и цвета в безмолвную тишину осенних аллей, и тонкие струнки лиричного пения пушкинских строк оживают, становятся зримыми: “Осенняя пора – очей очарованье…”. Осень Кузнецова зовет к размышлениям и неспешной беседе, но мы не слышим слов, а лишь зрим тот образ, который передает мастер. Градация полутонов мелодично ведет зрителя в живописное пространство холста. Сам мотив осени, мудрого, подытоживающего время года, передается через слегка уловимую игру серовато-серебристых тонов живописи, лишь чуть тронутых золотом осени. Он не яркий, не броский и, казалось бы, мало чем может удивить. Но именно в его якобы простоте и заключена сила образного решения живописного полотна.
Созвучна этому настроению и другая работа художника: “Аллея Керн”(1974), но более тонкая и приглушенная по колориту, живописующая преддверие осени в селе Михайловском, в родовом имении семьи Пушкиных. Этюд был непосредственно написан с натуры в 1973 г., а чуть позже лег в основу картины. Могучие липы, расступаясь, ведут к заветной белой скамье, где в атмосфере божественной уединенности когда-то родились строки: “Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…”. Как бы вслед за Александром Сергеевичем мы незримо входим в его мир, прикасаемся к нему взором своей души, становимся соучастниками действа, путешествуем, погружаясь в поэтические раздумья о бытии. И это чувство возникает не от мажорных тонов золотой осени, а при любовании, слегка приглушенными, но все еще светящимися внутренним светом и теплом лета тонами, не увядшей зрелой листвы.
В аллеях Кузнецова воздух передает шепот листвы, беседу зрителя с самим собой и с диковинным миром природы. На полотне автор, тихо вспоминая про себя вечные по своей силе поэтические строки, творит свой живописный мир, ведя диалог с помощью тоновых градаций в колорите холста, придерживаясь ограниченной палитры, унаследованной от своего учителя А.Э. Тюлькина. Выдерживая такт определенной живописной культуры, он добивается главной цели – тонкой и сложной колористической гармонии цвета в холсте, избегая яркой раскрашенности, или излишней деталировки изображения. Чувственная и одновременно вдумчивая живопись М. Кузнецова – результат абсолютно живописного восприятия окружающего мира.
Антуан де Сент-Экзюпери точно заметил: “Поэт и творец ничего не выдумывают, ничего не показывают, они вынуждают быть”. Есть один большой мир, и в нем – множество малых. Для каждого вдумчивого зрителя в душе оживает именно его мир, созвучный этому широкому всеобъемлющему миру. Сменяются поколения, а мир продолжает жить. Живописно-пластические идеи, формы и сами образы в искусстве со временем обязательно меняются. Но воплощенные в произведениях искусства, остро характерных для своего времени, как это произошло в ряде лучших живописных полотен и Михаила Кузнецова, они сохраняют силу своей притягательности. Выношенные и созданные им в среде, в кругу своих современников по уфимской живописи, размышляя по-своему также и о всеобщих художественных процессах, его пейзажные образы – его аллеи несут в себе черты времени, стиля, эпохи.[1]
О.Ю. Зозуля, художник-педагог
1 Одна из работ М. Кузнецова под названием “Аллея в Венеции”(1979) не вернулась к автору с выставки, организованной Министерством культуры РБ в Австрии в 1990 г. Не приобретенная, она бесследно исчезла, видимо поселилась в какой-то частной коллекции, о которой автору до сих пор ничего не известно.