Цветущие гортензии

Погружаясь в пышную зелень садов и палисадников, особенным ароматом и живописной прелестью отличались уфимские окраины и овраги. А также «Архиерейка», где я жил, снимая угол. К концу лета Уфа утопала в яблоках, ранетках и других дарах осени. Зелень переливалась от лимонного до оранжеватого, переходя то в золото, то в пурпур. Всё это горело на фоне то бирюзового, то алого неба. Внизу под оврагами, светилась своим белым величием река Белая.

Я шёл в дом к художнику Тюлькину Александру Эрастовичу, с которым познакомился нынешней весной. Уезжая на каникулы в Петропавловку, я был приглашён Александром Эрастовичем — по возвращении запросто приходить к ним на чай.

Улица Волновая. Я сразу окунулся в тенистую прохладу старых клёнов, заросшей сирени и бузины. Это был особый мир улицы Волновой, на которой жили Тюлькины. Зелёные обшарпанные ворота с табличкой №21. В них небольшая калитка. Всё это погружалось в тень и мягкий полумрак.

Калитку я всегда открывал с трепетом и волнением в душе!!

За калиткой открывался небольшой дворик, также погружённый в тень клёнов и сирени. Слева, вдоль стены дома, подпираемой двумя могучими американскими клёнами по углам, шла грядка с плотными зелёными листьями ландышей, справа — поленница колотых дров, дремлющая под буйством заросшей сирени, посередине — зелёная трава, по которой шла дорожка в глубь двора. От веранды — до сарайки напротив раскинулась зелёная тенистая арка кроны клёна. В проёме этой живой арки горел всеми цветами осени Тюлькинский сад.

Около крыльца, у веранды стоял дорожный чемодан, на котором сидела уже не молодая женщина в летнем цветном платье.

— Вы — Миша? —  спросила она.

Услышав от меня утвердительный ответ, она ужасно оживилась и обрадовалась. Это была знакомая Антонины Николаевны из Самары-Куйбышева.

— Вот Вам ключи, я опаздываю на поезд, меня уже заждались дома в Куйбышеве, — сказала она.

По её быстрому рассказу по дороге до такси я узнал, что Антонина Николаевна и Александр Эрастович уехали в санаторий «Юматово». Они наказали ей: «Если придёт Миша, оставьте ему ключи, пусть поживёт у нас в доме и присмотрит за котом Мурлышкой».

Проводив её, я остался один в этом таинственном доме. Доме, окружённом чудесным садом, освещённым вечерним осенним солнцем. Золотые ранетки были похожи на райские яблоки. Мурлышка не обращал на меня никакого внимания.

На следующий день мне нужно было ехать на электричке в санаторий «Юматово». Я уснул в большой комнате, на стенах висели картины А.Э.Тюлькина. Мне приснилась картина Александра Эрастовича «Гортензии на окне». Явь, перешедшая в сон.

Приехав в санаторий, я нашёл Антонину Николаевну с Александром Эрастовичем гуляющими по берёзовой аллее. Мы были едва знакомы, я был у них всего один раз перед летними каникулами — рассказывал о себе, об учёбе, о жизни в деревне и тому подобное.

Встретили меня с восторгом и радостью. Благодарили, что я согласился присмотреть за домом и котом. Александра Эрастовича Мурлышка беспокоил больше всего: не болен ли он, у кота чесались ушки и Александр Эрастович боялся не лишай  ли у него, просил при случае найти ветеринара. Мне вручили аж 5 рублей для кормления кота. «Надеемся, на неделю этого хватит?» Я уехал растроганный и удивлённый этими прекрасными людьми.

В магазине «Балык», что напротив нашего училища искусств я купил за 50 копеек килограммовую треску. Принёс её в дом к Тюлькиным — для Мурлышки. Нарезал треску на 14 кусков — рацион для кота на неделю.

В Петропавловке у нас в доме всегда жила кошка. Кормила её мама дважды в сутки — после дойки коровы. Кошачью плошку наполняли молоком — и всё. Кошачья обязанность ловить мышей.

Рыбача пацаном на удочку пескарей, я видел, как кошка буквально бесилась и жалобно просила рыбки из моего улова. Вот я и купил треску. Сам испытывая постоянную нехватку денег, питался гарнирами да супом из расчёта 3 рубля в неделю. Теперь я мог заказать себе в совминовской столовке настоящий бифштекс или шницель — вожделенная мечта «Дохлого» — детская кличка.

Мурлышка не проявил восторга от куска трески. Понюхав её и брезгливо потрогав лапой, он ушёл на веранду. Я убрал рыбу в холодильник. Утром, уходя на занятия, я выставил треску в блюдце на пол. «Голод — не тётка» — рыба была съедена. Вечером Мурлышка получил очередной кусочек. К концу недели Мурлышка с удовольствием уплетал сырую рыбу, лишаи прошли, шкура стала лосниться и, о, чудо!, Мурлышка стал ловить в саду и на веранде мышей. Настоящий кот, в нём ожил инстинкт охотника.

Я же исправно получал от Александра Эрастовича деньги на питание Мурлышке, приезжая навестить их в санатории каждую неделю. Узнав, что Мурлышка выздоровел, Александр Эрастович с вострогом прибавлял денег на питание коту не смотря на мои заверения не делать этого.

В последний свой визит в санаторий «Юматово» Антонина Николаевна и Александр Эрастович дали мне два поручения:

1-е — вскопать землю в саду под зиму (осенняя вскопка);

2-е — настряпать к их приезду мясные пельмени — по моим рассказам Александр Эрастович знал, что я умею это делать. Мне вручили 25 рублей.

До их приезда оставалось 3 дня. Я понял, что один не справлюсь. Вскопать сад я пригласил друзей-однокурсников, пообещав угостить их пельменями.

Пельмени я действительно умел и любил делать. Пока ребята вскапывали сад, я замесил тесто и пропустил фарш. Мясо и муку я купил накануне на городском базаре.

Налепил 200 штук пельменей. Ребята вскопали сад очень аккуратно и добротно. Пришли усталые и голодные. Надежда обойтись одной сотней сразу рухнула. Съели всё и самое ужасное — забрали из холодильника полторы бутылки водки. Не смотря на моё героическое сопротивление выпили и хранившийся в том же холодильнике коньяк. Коньяк Рифка Хасанов поклялся вернуть до приезда Тюлькиных. Слово своё Риф сдержал. Выпроводив друзей уже за полночь, я свалился от усталости и переживаний. Заснул мёртвым сном.

Настало утро дня приезда Тюлькиных. Я знал, что приедут они к 5-ти часам вечера. Сбегав на занятия в училище (была живопись), я быстренько прибежал обратно. На моё счастье фарш и тесто остались. Моя крестьянская привычка делать много выручила.

Перемыл вчерашнюю посуду, навёл порядок на кухне и веранде. Вымыл во всех комнатах полы. На улице в тот день уже слегка подмораживало. Время было 16.40, оставалось 20 минут до приезда хозяев.

Я сел лепить пельмени. За 20 минут я слепил ровно 100 штук. Уложенные ровными рядками на металлическом листике, посыпанном мукой, я вынес их на веранду и поставил на стол. За воротами раздался сигнал такси. Я выбежал встречать хозяев Антонину Николаевну Михайлову и Александра Эрастовича Тюлькина.

Боже! Сколько было радости и восторгов. «Сад-то, а сад-то!» — восклицала Тонечка. «Тысяча дьяволов! Тонечка! Посмотри, что за чудо эти пельмешки, это просто произведение искусства!» — восторгался Александр Эрастович.

«Тонечка! Немедленно за стол! Миша, срочно вари пельмени», — распоряжался Александр Эрастович.

«Эрастович! Вам нельзя волноваться!» — сдерживала его Тонечка.

Я пошёл на кухню варить пельмени, они пошли переодеться и умыться с дороги. Пока вскипела вода и я варил пельмени, Александр Эрастович уже сидел за столом, в ногах у него вальяжно лежал Мурлышка. Села за стол и Тонечка. Я внёс горячие пельмени, дымящиеся паром и ароматом, на серебристом подносе.

Раскладывая пельмени по тарелкам, я похолодел внутри от слов Александра Эрастовича:

— Тонечка! За пельмени даже нищие выпивают.

Чтобы не упасть, я тихонечко сел на стул. Я ждал грандиозного скандала, был уверен, что меня отругают и выгонят с позором. Тонечка встала, открыла холодильник, не сказав ни слова закрыла его и вышла в сени. Через минуту она вернулась, неся в руках красивый графинчик, наполненный водкой. Никакого укора или осуждения в её глазах не было. Были налиты крохотные рюмочки, мы выпили за счастливое возвращение домой.

Тюлькин был в восторге от моих пельменей. Но говоря об еде, он быстро переходил на другие темы. В то время он был увлечён романом Ефремова «Туманность Андромеды».

— Миша, дорогой, как вы думаете, если люди полетят и переселятся на другие планеты, будет ли там классовая вражда? — спросил он у меня.

Моя голова была заморочена марксизмом-ленинизмом, теорией эксплуатации человека человеком. Я с жаром стал доказывать, что классовая вражда будет.

Тонечка умела переключить разговор Александра Эрастовича на другую тему. Мне было предлоржено оставаться в их доме жить. Более того, за месяц моего роскошного житья в их доме мне вручили 45 рублей денег.

Александр Эрастович предложил мне купить на эти деньги хорошие часы. Тонечка возразила: «Почему часы, может быть Мише купить хорошие брюки». Правда,  позже я потратил эти деньги на книги.

Я снова остался ночевать в большой комнате на диване среди картин Тюлькина. Взволнованный, я долго не мог уснуть. И вдруг сквозь дремоту сна я услышал скрип двери спальни Александра Эрастовича и Антонины Николаевны. В полосе зелёного света (в спальне был зелёный абажур на торшере) из спальни показалась дикого зеленовато-голубого цвета светящаяся фосфорным светом фигура и медленно стала приближаться ко мне. Я остолбенел от ужаса.

Фигура приблизилась и спросила голосом Александра Эрастовича:

— Миша, Вы не спите?

— Нет, — с трудом выдавил я из себя.

— А я всё-таки считаю, что если люди смогут полететь на другие планеты, то никакой классовой вражды там не будет, — сказал очень убеждённо Александр Эрастович, повернулся и медленно ушёл к себе в спальню.